Великие Луки

Старая мечта -поездка в Тройцу

На протяжении многих лет моей заветной мечтой было побывать на земле моих предков. Уже многое было известно мне из любопытнейших архивных документов, но село Тройца оставалось белым пятном на карте, причём место его нахождения было неизвестно. Когда же с помощью архива в городе Великие Луки я узнала, где находится эта деревня Тройца, я не сразу смогла осуществить свою мечту. В наше время стоимость билета на поезд, и тем более на самолёт совершенно не сопоставима с размером пенсии простого учителя. А так как у меня не было ни родственников, ни знакомых в городе Великие Луки (именно возле него, на расстоянии 50 км и жили мои предки), то к огромным расходам на билеты надо было прибавить и стоимость проживания в гостинице. Вот почему я очень надеялась на младшего сына Диму. Да, и он пообещал свозить меня в те места на своей машине. Но не смог поехать со мной, когда я наконец смогла посетить их летом в 2001 году.
Мне предстояла поездка на поезде в незнакомый город. К счастью, моя старшая невестка, Наташенька, сказала, что я не могу отправляться на поезде одна, пусть Саша(мой старший сын) сопровождает меня. Так мы и поехали с Сашей и моим внуком Стасиком. Вечером сели в Питере, утром были в Великих Луках.
Поезд медленно подходил к станции. Довольно много железнодорожных путей, и на них товарные составы. Здание вокзала явно старинное, одно из немногих, уцелевшее в годы военные. Оно окружено множеством деревьев. Сразу бросилось в глаза — очень высокие здесь все породы деревьев, причина тому — обильные дожди и плодородная почва.
По виадуку прошли на улицу города. Типичные постройки советского периода. На неприветливой пыльной остановке стали ждать нужный нам автобус. Не сразу подошёл наш, но все автобусы были просто развалюхами. Наш не был исключением, он сильно портил нам настроение невыносимым запахом выхлопных газов. Но, к счастью, все неприятности на этом закончились.
Мы вышли в центре города, и совсем рядом была наша гостиница, там радушно нас встретили женщины в окошечке администратора, приветливо улыбались нам женщины-дежурные, дали нам замечательный номер с телевизором, телефоном, маленьким холодильником. В номере была ванная комната с горячей водой. Мои мальчишки улеглись на кровать и стали просматривать проспекты о городе и об услугах гостиницы. Я же вымылась под душем и переоделась. Затем мы перекусили, заварили лапшу, доели остатки домашних припасов.
После еды Саша решил сразу позвонить местному писателю Моисеенко Геннадию Константиновичу и в редакции местных газет. Саша надеялся, что редакции заинтересуются его мамой, как человеком, ищущим свои корни, и помогут ей добраться до заветной маминой цели — земли предков, к которой она стремилась столько лет и проделала такой неблизкий путь с Дальнего Востока. Да, им было очень интересно, но у них не было транспорта и ещё какие-то причины нелёгкого после перестроечного периода. И тогда Саша позвонил в службу такси. За пятьсот рублей водитель по имени Владимир согласился сделать рейс в деревню Тройца. Мы договорились о времени и, так как у нас ещё была пара часов, позвонили писателю.
Он сразу позвал нас к себе на работу, подробно объяснив, что он работает в магазине “Светлана”, как туда пройти и где искать его. Мы очень быстро отыскали этот магазин, типичное собрание разных “комков” под одной крышей. Наш писатель зарабатывал себе на жизнь в отделе музтоваров. Двухметрового роста, с пышной шевелюрой чёрных с проседью волос до плеч, широкой щёткой чёрных усов, он шагнул к нам из пёстрого мира наклеек на кассетах и дисках. Взгляд его огромных синих глаз скользнул по нашим лицам, на мгновение остановился на мне, словно пытаясь понять, что из себя представляет эта седая женщина. Его взгляд, казалось, мог пронзить насквозь, проникнуть в отдалённые уголки моего сознания, прочитать мои мысли, но я отложила этот обмен мыслей, дав возможность сыну поговорить с ним. Я слушала и наблюдала за их разговором, и уже спокойнее и менее застенчиво, с чувством общения с человеком, уже знакомым мне, вступила в разговор. Он сразу сказал, что очень хотел бы сопровождать нас в Тройцу, но не может, а вот его жена Наташа будет просто счастлива побывать в этих местах, так как она выросла в соседней Берёзовке. Так мы и решили, что Наташа подойдёт к нам в гостиницу и поедет с нами. А вот сейчас он с удовольствием отведёт нас в архив. Директор архива — его очень хороший знакомый.
Мы вышли из магазина и пошли по улицам города. Он шёл довольно быстро, но я успевала за ним. По дороге мы много говорили. Сомнений не было. Рядом со мной шагал очень интересный человек и замечательный художник. Я не ошиблась в своей оценке, его книга “В тихом омуте” (он подарил её мне позже) подтвердила моё впечатление. Мы шли, начал накрапывать дождь, он не обращал на него никакого внимания.
Потом дождь неоднократно начинался, пока мы ехали в машине, но непременно выглядывало солнце, как только мы выходили из машины, и мы могли насладиться великолепным видом густых лесов, полей и люпинами вдоль дороги. Водитель объяснил нам, что синий цвет дельфиниума зависит от азотных удобрений, такие цветы ядовиты, а вот жёлтые идут на корм скоту.
Мы отправились на очень старой “Волге”, по словам водителя по имени Владимир, пробег машины составил 800 000 км. После всеобщей приватизации весь таксопарк перешёл в собственность вчерашних начальников, а водители вынуждены арендовать машины и львиную долю выручки отдавать своим хозяевам. Мы оставили центр города с его высокими домами, мостом через реку Ловать, шумным общественным транспортом и толпой народа на главных улицах, и за окном замелькали уютные деревянные домики с резными наличниками окон и крашеными ставнями, зелёными деревьями за аккуратными заборами. Затем внезапно город кончился, и как последний пост — впереди оказалась заправка. Водитель остановил машину и сказал: “Нужен аванс 200 рублей”. Он получил нужную сумму. А я вдруг вспомнила: мы ничего не взяли с собой из еды. Саша пошёл исправить нашу ошибку. Он очень скоро вернулся с “Марсами” и ещё какой-то ерундой — в магазинчике при заправке был очень скудный выбор.
И вот мы в дороге, направление на Витебск, мелькают деревни: Полибино, Глазново и Поречье. От Поречья поворот на Тройцу, 20 км — и мы у цели. Вдоль дороги многие поля заброшены, раньше, всего несколько лет назад, здесь было царство льна. Нам не пришлось видеть эти места во время существования Союза, когда-нибудь историки напишут о том времени, заглянув в архивах в старые газетные статьи об успехах народного хозяйства. Я же во время поездки пыталась представить жизнь в этих краях во времена моих предков. С превеликим любопытством прочитала у Семевского, что сельское хозяйство было убыточными. Возделывание одной десятины льна обходилось в 14 рублей, приносило чистого дохода около 12 рублей, рожь соответственно 10 рублей и 10 рублей, овёс — 10 рублей и 10 рублей. “Простолюдины крайне хилы, малорослы, часто уродливы. Добавьте сюда бедность, неряшливость великолукских крестьян, и вы поймёте причину большой смертности между ними… Нельзя не заметить, что сама работа, при всей тяжести ея исполнения, почти не вознаграждает крестьянина… Бедность бросается в глаза… На душу приходится лошадей — 0,7, крупного скота — 0,9, мелкого — 1,3…
Птицеводство тоже не в завидном положении. Его едва хватает на домашние потребности крестьянина… Пища его: хлеб, лепёшки, молоко, пустые щи, толокно и квас. Говядину он видит на своём столе только в большие праздники, свинины вовсе не знает. Пчеловодство ничтожно, самые богатые крестьяне имеют не более 10 колод. Огородничество также незначительно, крестьяне не имеют времени заниматься им, почему продукция огородов едва удовлетворяет их домашние потребности… Что касается помещиков, то они живут зажиточно, хорошо, немногие из них занимаются винокурением, другие продают лес, лён, зерновой хлеб, всё это в довольном числе, свозят в Холм, а оттуда по Ловати доставляют в Санкт-Петербург, либо из Торопецкого уезда хлеб отправляют в Ригу. При хороших урожаях в один Невель отправляли они ржи и овса на 25 000 рублей серебром, кроме всего этого рогатый скот, говядину, свинину, птицу, коровье масло, мёд, фрукты — отсылали в Ново Ржев, Петербург и Старую Руссу”. Всё это я прочитаю позже в читальных залах библиотек. А мы вернёмся к дороге на Тройцу.
Все дороги асфальтированы, но в деревне сразу столкнулись с огромной лужей. Наташа на своих шпильках всё же смело направилась к дому главы администрации. К нам вышла женщина. Наташа знала её и объяснила цель нашего приезда. Валентина Ивановна Гаврюкова домой пришла на обед, время которого уже заканчивалось, но она любезно проводила нас к бывшей учительнице Зинаиде Родионовне Мироновой. Мы прошли мимо хозяйственного двора, где мужчина средних лет ворошил сено, ему помогал подросток. Пожилая женщина вышла на крыльцо. К сожалению, никого из Кудрявцевых она не знала. А вот про церковь она слышала, называли эту церковь “Голубая”.
В тридцатые годы церковь разобрали и построили школу, но школа сгорела… А от церкви осталась груда камней, так и лежат они на кладбище, камни от фундамента церкви. Кладбище здесь рядом. Мы попрощались с Зинаидой Родионовной и пошли на кладбище. Татьяна Семёновна подвела нас к узкой тропинке, на которой отчётливо выделялась цепочка плоских камней, остатки от былых ступенек каменной лестницы, что когда-то вела к церкви. Мы поднялись наверх и сразу увидели груду замшелых камней. Почти рядом лежал большой кусок чёрного полированного мрамора.
А вокруг теснились оградки и обелиски на могилах наших современников. Старые могилы с массивными крестами, почерневшими от времени, утонули в непролазных зарослях травы. Мы сделали снимки. А также упорно старались разобрать надпись на камне. Как-то сразу было понятно — это слова из Библии. Чётко проступили первые буквы названия главы “ЭККЛ” и номер стиха и главы. Надпись была на старославянском, и не все буквы можно было прочитать, хотя мы старательно оттирали буквы носовым платком. Взяв Библию, мы впоследствии прочитали: “И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу. Который дал его”. С грустью от мыслей о запущенном кладбище, о потерянных могилах, мы спустились по другой, более крутой тропинке и пошли искать старые дома, о которых нам сказали женщины. Окна на двух домах были заколочены, тропинки заросли. Постояли, пофантазировали, сделали снимки и пошли к машине.
По дороге зашли в здание клуба. Входная дверь была открыта, пред нами был большой холл с разбитыми скамейками возле стен и подсолнечной шелухой на полу. На двери, ведущей в какую-то комнату, висел большой замок. Потом, мы встретили живых людей возле двух обитаемых домов, видели разрушенные дома, а остальные дома деревни словно спрятались, притаились под сенью высоких деревьев, и продвижение по улочкам было затруднено из-за многочисленных луж и дорог, явно не рассчитанных на нашу лёгкую летнюю обувь, особенно на Наташины нарядные туфельки на тоненьких каблучках. Она просто постеснялась задерживать нас, не стала заходить домой, чтобы сменить обувь, и пришла к нам в гостиницу прямо с работы.
Тройца осталась для меня неизвестным пятном среди великолепной, радующей глаз местности с сочной травой, яркими цветами, зелёными лесами и сказочным озером. Но озеро мы увидели не сразу. Удручённые неудачей найти Кудрявцевых, мы сели в Машину, и Тройца осталась позади. Уже по асфальту весело шуршали шины, и люпины опять радовали своим бодрым ярким строем вдоль обеих сторон дороги, и тут я спросила у водителя: “А мы будем возвращаться по этой дороге?” Оказывается, мы поедем по другой дороге. Наша цель теперь была Берёзовка. Тогда я попросила водителя повернуть назад, мы вернулись в Тройцу и подъехали к озеру.
Озеро Глабай мне не просто очень понравилось, оно очаровало меня. Оказалось, оно довольно большое, его извилистые берега поросли ивами и высокими травами. Стоя на берегу, не видишь всего очертания берега, но взору открывается голубая ширь, и противоположный берег расплывается в мягкой дымке, поднимающейся от очень тёплой воды. Возле берега растут кувшинки, а деревянный мостик напоминает о задумчивой Алёнушке Васнецова. Одна из ив привлекла моё внимание, её ствол оказался необыкновенно большим, его невозможно было обхватить и вдвоём. Толстые ветви, гораздо толще других стволов ив, были разбиты разрядами молний, не раз попадавших в них. А может, это были следы войны, разрушившей почти всё в этих краях. Я прижалась к стволу дерева. Как жаль, что оно не могло мне рассказать о тех днях, когда мимо него к озеру с деревенскими друзьями бежал мой дед Александр.
Мы сделали снимки трёх разрушенных домов: два деревянных и развалины кирпичного дома. Может быть, в следующее посещение я смогу узнать больше. А пока я смотрела из окна машины на леса, где росли раскидистые дубы и тянулись к свету ровные свечи сосен. Вдоль дороги цвели люпины, местное название стреловидного цветка — дельфиниума. Они были разных цветов: жёлтые, сиреневые и бордовые стрелки. Невозможно было не выйти и не полюбоваться на множество цветов и на люпины, охраняющие, словно часовые вдоль дорог, и венчающие всё это великолепие. (А потом я нашла в американском справочнике их международное название Lupines)
Рядом была заброшенная деревня (Берёзовка), в ней осталось два двора. К одному дому мы подошли, очень старенькая, одинокая старушка поведала нам о своих бедах. Недалеко от этой, уже бывшей деревушки, между заброшенным полем и лесом притаилось маленькое кладбище, даже вблизи его можно было принять за лесок. Наш водитель удалился к могилам своих родных, а мы зашли на поле, сплошь поросшее васильками. В отличие от наших дальневосточных, эти были крупнее и ярче и пахли божественно. Дальневосточные васильки не пахнут. Только наши ландыши не уступают, а даже превосходят по красоте и по аромату западные ландыши. Мы нарвали по небольшому букету ярко-голубых цветов и поехали дальше.
На другой день я провела полдня в читальном зале библиотеки. Я уже написала, что первым делом писатель Геннадий Моисеенко повёл нас в архив, где я встретилась с Анатолием Ивановичем Сизовым, директором архива и замечательным человеком, большим энтузиастом своего дела. Именно он несколько лет назад ответил на мучивший меня вопрос о месте нахождения села Тройца. Теперь он познакомил меня с трудами М. Семевского. Но я не могла усидеть на месте, меня неодолимо тянуло скорей увидеть уголок, связанный с жизнью моих далёких предков. Поэтому наше посещение архива было очень кратким. Я надеялась побывать в нём на другой день после посещения библиотеки. Я сидела в читальном зале и читала историко-этнографические заметки, выписывала интересующие меня факты. Когда я вышла из здания, рабочий день заканчивался и в архив было идти поздно, но из номера гостиницы я позвонила Анатолию Ивановичу и рассказала о поездке в Тройцу, о посещении читального зала. Он похвалил меня за желание знать историю своих предков. Он также предложил мне прислать в его архив копии имеющихся у меня документов об истории рода Кудрявцевых. А ещё, узнав о моей книжке, попросил прислать ему. Я выслала книжку из Колпино сразу после возвращения в семью старшего сына, а вот копии некоторых документов отослала после праздника Нового года.

В Петербурге я три дня, буквально, не выходила из читального зала центральной публичной библиотеки. Опять перечитывала Семевского, на этот раз в читальном зале мне дали “Альбом Семевского”. В нём стихи и разные записи людей, живших два века назад. К сожалению, я сделала мало записей.
Вот стихотворение М. Маркова от 24 декабря 1875 года.

В хранилище картин всех школ и всех веков
Зашёл Артист в душе, художник вдохновенный,
Созданья дивные великих мастеров
Он созерцал почти коленопреклоненный;
У выхода догнал Артиста Педагог
Новейшей выделки реальной;
Надутый, желчный и нахальный,
Растрёпанный от гривы до сапог.
“Ты как попал сюда?” — Наперекор рассудку
Решился заглянуть!” — Артисту был ответ.
“И не восхитился ничем?” — “Конечно, нет:
Весь этот вздор считаю я за шутку,
В угодность сытому желудку
И барской прихоти, царившей столько лет!” — “Так, стало, живопись?” — “… Беспутное занятье!”…
“Как понимать тебя?” — “Ответ мой очень прост!
Я видел по стенам испорченный лишь холст,
А сколько б вышло тут рубашек меньшей братье!”
Ценней жемчужины зерно для петуха.
Но если Педагог петушьим полон взглядом,
То пусть оставит храм науки без греха
И сядет с петухами рядом!

Я дважды просмотрела Московский Некрополь и Русский Провинциальный Некрополь, составленные Великим князем Николаем Михайловичем. Искала среди Кудрявцевых знакомые имена, но безуспешно. Интересно: среди Кудрявцевых много священников и преподавателей.
Но вернёмся к Семевскому и его описанию Великих Лук и к его уезду. Уроженец Великолукского уезда, редактор журнала “Русская Старина” Семевский писал: “Холмистая местность, усеянная маленькими домиками и церквами, покрыта зеленеющими садами; река Ловать, падающая шумными каскадами с плотин.
В городе тихо и мирно, лишь изредка простучит почтовая телега, пронесётся таратайка станового, либо с грохотом прокатится карета городничего”.
“Тротуаров и фонарей город не имеет”. А потому кто-то сложил такие строки:

Всякий знает, что в Луках
Пытка просто — мостовая,
Что ходить там ночью страх,
Что фонарь там — вещь пустая.

В 1809 году открылась духовная школа, в ней было 29 учителей, 332 ученика и 24 священника. “Высокий деревянный дом; это уездное училище. Войдите, всё чинно; не скажу чисто; и профессор, дремлющий в креслах, и ученики в грязных сапогах с подбитыми физиономиями. Библиотека из 4 шкафов, из них с гордостью и самодовольствием выглядывают грамматики и азбуки Греча, учебники Кайданова, “Описание России” Фадея Булгарина”.
Всё это я выписывала после знакомства с городом и его окрестностями. Что же увидели мы? Я подробно описала озеро в начале моего рассказа, теперь только добавлю, что я не ожидала, что оно такое большое, красивое и тёплое. И мне до сих пор тепло на сердце и отрадно вспоминать его берега и вековые ивы. Под впечатлением увиденного и прочитанного об этих краях я представляю картины из детства своего деда Александра Иосифовича Кудрявцева.
Детство Александра прошло в Тройце. Место довольно ровное, кругом обширные поля между большими дубовыми рощами. Маленький Александр смотрел на верхушки корабельных дубов. А глаза, прищуренные от яркого солнца, такие голубые, словно васильки во ржи. Выгоревшие от солнца волосы почти такие, как у его одногодков, крестьянских сыновей.
“Славными кораблями могут быть эти дубы. Построить бы большую лодку и ходить на ней по Глабаю!”
“Дялов много! Такоя дяряво рубить. Работа ни для жаморыша”… Друзья в отличие от Александра говорили на местном говоре, они вместо “е” говорили “а” или “и”, а вместо “з” и “с”-“ж”.
Солнце уже стояло в зените, стало невыносимо жарко, и друзья поспешили к озеру Глабай. Озеро было очень большое, для мальчишек — настоящее море. Окружённое низко склонившимися к воде столетними ивами, кое-где возле берега заросшее цветущими кувшинками, с тропками, извивающимися среди зарослей бушующих трав, оно манило к себе, обещало дать прохладу в тени деревьев, остудить загорелые босые ноги мальчишек, крапивы вокруг с избытком, а можно и на чертополох нарваться на пути. Это вам не люпины, те мягкими стрелками выстроились вдоль дороги. Вода оказалась очень тёплой, но это поверху, нагретая солнцем. Очень скоро со дна поднялись холодные слои, и мальчишки выбрались на деревянный мостик, запрыгали, пытаясь вытряхнуть воду, попавшую в уши. Потом сели на тёплые доски, дрожь постепенно проходила. Они смотрели на озеро, такое широкое, что рыбака почти не видно на противоположном берегу. Озеро простиралось далеко в обе стороны от деревянного мостика, берега озера, извиваясь, скрывались из поля зрения.
Зазвонили колокола церкви Глабаевского погоста. Александр стал одеваться, он пойдёт домой мимо небольшого холма, где крутые каменные ступеньки ведут к голубой деревянной церкви. Там, на погосте возле церкви могила его прадеда и деда. Прадед служил священником в этой церкви, а рассказы деда запали ему в душу. Как много он повидал, где он только ни бывал! Можно сказать, во всей Могилёвской, Витебской и Смоленской губернии послужил, даже в Санкт-Петербурге, и был судьёй в таинственном Стерлитамаке, где-то в нерусских краях. Как велика Россия! Великая Россия! И он, Саша, будет служить Царю и Отечеству. После окончания Полоцкой гимназии он сдаст экзамены за полный курс кадетских корпусов и поедет в Москву в артиллерийское военное училище.
Мой дед не мог знать, что его, кавалера четырёх орденов, боевого командира роты, раненного в боях с японцами под деревней Силонтун ( в районе города Мукден), арестуют в возрасте 61 года (ровно столько было его внучке, когда она писала эти строки), расстреляют по приговору тройки, и у его внучки никогда не будет дедушки… Но она назовёт своего первого сына Александром — в честь деда.