Великие Луки

Воспоминания великолучанки
Аникиевой (Петровой) Людмилы Петровны (1930 – 2012)

Я помню первый день войны, мне было 10 лет. День 22 июня 1941 года был чудесным, солнечный, тёплый. Я, с соседом Эриком, на берегу реки играла в «ножички». На берег пришла соседка Люся, ей было 13 лет, мы приглашали её играть с нами, но она, с кислым видом, отказалась, сказала, что нет настроения. На наш вопрос почему, сказала, что вы ничего знаете? Ведь война с Германией началась! С такой новостью я помчалась домой. В саду дедуся мой и дядя косили траву. От калитки я закричала: Папа, война началась! Отец грубо меня оборвал, чего никогда не делал: Не болтай глупости! Я сослалась на Люську, в это время с базара, с пустыми корзинками, вернулись мама и бабуся и подтвердили эту новость, они услышали радио на рынке. Наш город близок к западной границе, мы жили на западном конце города, а железнодорожный узел – на восточной. Но рядом с нашей улицей был железнодорожный мост через реку, т.е. тоже объект для бомбёжки. Городские власти предложили женщинам с детьми уйти в деревни, километров за 15-20 от города, там не бомбили. И вот наша первая эвакуация, в деревню Третье Веретьё, где в колодце была необыкновенно вкусная вода, никогда и нигде я такой воды не пила.
Мама была на седьмом месяце беременности (младший брат родился 16 сентября 1941), среднему брату – 2 года и я десятилетняя девчонка. Там мы были недели две, а потом вернулись домой.

Второй раз было сложнее. Знакомый дед наших родных уезжал в свою родную деревню, километров 25 от города, на восток и брал с собою несколько женщин с детьми. У него была лошадь с телегой, вёз свои вещи, а женщины с детьми шли пешком. У нас была корова, и вот порядок следования: впереди мама вела корову, а на животе у неё сидит двухлетний Игорь, на спине у коровы перекинуты две сумки с кой-какой одеждой и едой, а я сзади, подгоняю корову, слежу, чтобы она не вырвалась и не убежала, потому, что корова волнуется от взрывов, и ещё несу сумку. Нам видны взрывы и стрельба на окраине. В город ворвались немцы, идёт бой. Жители деревни эвакуировались все. Как наступила ночь, наш вожак решил уехать в лес. Правило такое – малых детей дед посадил на телегу, а женщинам условие – чтобы коровы не мычали (они волнуются). И вот Игоря посадили на телегу, а мне мама велела идти рядом с ней, в случае стрельбы хватать брата и бежать с ним в лес. А мама с коровой шла в караване и успокаивала её. Дошли мы благополучно, пришли в лес, взрослые ночевали там, а женщины с детьми ушли ночевать в крайнюю балку. Травы там были роскошные, коровы давали много молока, т.к. посуды было мало – доили их на землю. Земляники была в лесу тьма, вот мы и питались в основном земляникой, с молоком. Немцев из города выгнали и через полторы — две недели за нами, на велосипеде, приехала мамина сестра Маруся, мы вернулись в город.

Третий раз отъезжали на хутор, оттуда опять вернулись в город, а там произошло танковое сражение, многие погибли. Немцы были уже под Москвой, Ржев был с боями взят, а мы оказались в кольце. И наш город сдали без боя, 25-26 августа город оккупировали немцы на полтора года! За это период город немцы сильно укрепили. Мы жили возле старинной земляной крепости, наш сад прямо примыкал к крепости. Крепость перестроили при Петре I, по чертежам математика Магницкого. Крепость старинная, на холме у реки, по которой проходил пут из варяг в греки. Крепость на холме, ценность места была в том, что на холме было природное озерцо с водой, что для крепости очень ценно.

Бои за освобождение города от оккупации начались в апреле1942 года. Город обстреливали и
бомбили. Каждый вечер мы уходили из своего флигеля, где жили, в дом деда, где был крепкий подвал. В него быстро сходили через люк кухни. Вот здесь и случилось то, что все соседи называли чудом, годовалый Лёвушка спас жизнь матери! Дело было так. Лёвке 16 сентября исполнился год, он ходил даже немного говорил. Мы сидели у бабушки в кухне, я держала его на руках, мама собиралась идти покормить корову. Только она дойдёт до двери, ребёнок плачет и зовёт мать. Мама вернётся, успокоит его и снова идёт к двери, он опять начинает плакать, мама возвращается и успокаивает Лёвку. Когда мама вернулась в третий раз, бабуся сказала, что корова подождёт (она не доилась в это время), давайте поужинаем, пока не начался обстрел. И тут же снаряд «Катюши» попадает в нашу корову, а рядом с ней могла быть мама, если бы Лёвка её не задерживал! С каждым днём обстрелы и бомбёжки становились сильнее и страшнее, уже ночью и днём, всё рушилось.

К январю весь город, кроме нашей крепости, на западе, и на востоке паровозо-вагонного завод, был освобождён от немцев. К этому времени Лёва заболел, похоже, рахитом (ведь врачей не было) он сделался худым-худым, престал ходить, только стонал день и ночь. В ночь на 9 января 1943 года к нам пришли разведчики и сказали, чтобы женщины с детьми осторожно выбирались на конец нашей улицы, где был организован эвакопункт (чтобы немцы с крепости ничего не заметили, а то они расстреливали жителей), а то завтра будет штурм крепости и здесь не останется камня на камне, возвращаться за вещами нельзя. Значит на одних саночках нужно увезти как можно больше. Вещи везли дедуля, я и бабуся, а на вторых санках были привязаны, в ватном одеяле и подушках, 3,5-летний Игорь и 1,5 годовалый Лев. Я уже писала, что второй раз нельзя было возвращаться. Моя бабуся была очень умная, волевая и практичная женщина, но голод очень сильная штука и поэтому бабуся взяла не вещи, а потащила на эвакопункт в мешке чугун с мясным супом (ведь у нас убило корову, и было мясо). На пункте его разогрела и всем миром его съели, а чугун выбросили.

Эвакуация велась своим ходом, первых беженцев селили за 25 километров от города и дальше. Поскольку мы шли очень медленно, то ушли в Холмский район, аж за 40 километров. Прожили мы в деревне Севастеево до июля 1943 года. За это время в феврале все переболели сыпным тифом (эпидемия). Из нашей избы умерло три человека. Большая деревня, где была школа, больница, церковь. Всех жителей временно выселили и она стала больницей. В избах, на топчанах лежали по два человека, отправляли туда так: каждое утро девчонки-санитарки с термометром обходили жителей, и кого была температура, отправляли в больницу, отвозили их туда родня или соседи, на санках. Наша бабуля, из нашей семьи, попала туда первой. Поднялась температура у Игоря и меня в один день, и в один же день у нас она стала
нормальной. Лежали мы с ним на одном топчане, пока не привезли маму, тогда Игорь перебрался к ней, а ко мне положили какую-то девочку. В каждой избе была санитарка, которая убирала и приносила обед. К нам заходил врач, ему открывала дверь сестра, он касался даже притолоки. Стоял посередине избы, кто мог сам, кого поднимала сестра и он смотрел нашу сыпь. Лекарства какие-то нам давали. Кормили один раз в день, какой-то похлёбкой и куском хлеба. Пока температура ничего не ели, но хлеб я заворачивала в
полотенце и клала под подушку. Когда я проснулась с нормальной температурой (болезнь отступила и у Игоря в тот же день), навалился страшный голод. Обед нескоро, но у нас есть хлеб! Полезла под подушку, а там одни крошки! Украла взрослая соседка, которая выздоравливала в эту ночь. Я проснулась когда она полезла под подушку, но она сказала, что поправляет мне подушку, и она первая сказала, что я сама весь хлеб съела, но забыла об этом. Бог ей судья. Был у нас счастливый день – мы поели два раза. Очередь нашей санитарки получать обед была в числе первых, и она получше еду и приносила нам. А в это время
врач пришёл на кухню и забраковал всю еду, но мы-то уже съели! Потом сварили другую похлёбку и нам опять принесли обед, так мы в день два раза поели. До сих пор помню. В избе оставалась одна мама и чуть живой Лёва, даже не отправили в больницу, когда у него поднялась температура. Посмотрели на него и сказали, вы ведь его не довезёте, пусть умирает дома. Когда увозили хозяйку, тётю Таню, последнюю, она попросила маму поить и кормить корову (она в это время не доилась), а за это разрешила брать клюкву с чердака. Вот этой клюквой и лечила Лёву от тифа, и представьте, он выздоровел! Нам там лекарства давали, а ему только клюкву! Мать тоже заболела тифом (и каким-то другим), но держалась на ногах силою материнской любви, ведь в избе остались Лёва и она. Когда пришла из больницы бабуся – мама просто свалилась без сознания. Наши соседи с бабусей отвезли её в больницу. Все мы выжили после тифа.

Весна! Колхоз наш был бедный, хозяева беженцам даже крапиву рвать не разрешали, сами ели. А мы собирали хвощ, лебеду, осот и ещё какую-то траву, на полях. Ходили работать в колхоз, лопатами копали землю под посевы, лошадей не хватало. И я даже вырабатывала норму. Здесь в апреле со мною произошёл случай, о котором я через много лет прочитала у Джека Лондона. Оказывается, когда человек голодает, он вспоминает не ту вкусную еду, которую он когда-то ел, а ту которую мог есть, но не хотел. Так вот и я в апрельском, вечернем воздухе, когда шла с поля явственно слышала запах тушёного мяса с картошкой! Мама его, до войны, часто готовила, но я его никогда в рот не брала. Колхоз был очень бедный, беженцам без огорода пропасть от голода зимой, а огорода у нас не было. На трудодни не проживёшь. И вот бабуся посоветовала маме ехать на работу. Город наш ещё был прифронтовой зоной, поэтому мама, на 25 километров восточнее от города, поступила, на станцию Великополье, путевой рабочей. Получилось так, открепились в сельсовете и июльский, дождливый день (стоял, как теперь говорят, циклон) бабуся несла 1,5 годовалого Лёву, привязав его к себе полотенцем, я несла мешок с хлебом, там месячный паек, а четырёхлетний Игорь шёл пешком. Когда устанет, начинает плакать, просит вернуться в «хорошее Севастеево», а не идти в «плохое Великополье». Не понимает малыш, что мы не вернёмся назад. Ну что же, я ему поддам, он заплачет, но силы прибавляются, и идёт дальше. Так четырёхлетний малыш прошёл за день 25 километров.

Стали жить в Великополье. На этой станции шла выгрузка грузов, солдат, техники. Мама работала, бабуся занималась домашними делами. Подрабатывали стиркой у зенитчиков. Я ходила каждый день в лес с ребятами, собирали грибы, ягоды. Ягоды бабуся меняла у солдат на хлеб, консервы гороховые и прочую еду. А грибы ели сами. Было однажды, мы неделю ели одни грибы. Говорят, что грибы заменяют мясо – врут! Паёк был неплохой, но продавщица (она с вагоном приезжала раз в месяц) давала столько, сколько желала, а не столько сколько полагалось. А жаловаться некому, управление за 250 км., здесь продавщица, табельщица – это были цари, боги и воинские начальники! Вот и ели одни грибы. Но ничего не умерли!
Лёва наш поправился, но ходить больше не стал, а только ползал. Бабуся и мама решили, что он больше ходить не будет. Он был умным мальчиком, общался больше с бабусей, стал мудрым, маленьким старичком. Забегу вперёд, в 1944 году мы вернулись в город. Мальчишки бегают, играют на улице, а он выползет на дорогу и у военных (у них часы есть) вежливо спрашивает – сколько времени. Однажды шёл военврач, ответил ему и спросил зачем ему знать время, Лёва ответил, что ждёт маму с работы. А почему ты не играешь с ребятами? Так я ходить не могу. Врач поговорил с бабусей и сказал, пусть старший мальчик пойдёт со мною, я дам лекарство, давайте малышу, перед едой по десертной ложке. Стали давать (это был рыбий жир) – начал ходить! Правда, раскачивался как моряк. Это было уже в 1944 году.
Один эпизод рассказывала мне мама. Когда в январе 1943 она уходила в эвакуацию, везя на саночках двух своих сыновей, рядом с ней шла соседка Анна Викентьевна. По дороге там была очень длинная гора, на транспорте называемая «тягун». Одной женщине санки на гору не взвести, поэтому сначала повезли на гору санки Анны Викентьевны, а мамины оставались внизу, а потом хотели везти их с детьми. Когда мама пошла в гору, Игорь (4 года) подумал, что мама их бросила. Как он кричал, умолял маму не бросать их, обещал слушаться, Лёва вторил ему рёвом. На полгоре Анна Викентьевна держала санки, а мама кубарем слетела вниз, чтобы успокоить детей. Анна Викентьевна спустилась после, и они вдвоём дотащили санки до верха. Дети так плакали, так умоляли не бросать их, что мама забыть этого не могла.

Наступила весна 1943, об этом я уже писала. Перебрались мы в Великополье. В городе жителей не было, кроме тех кто работал. Наша мама работала в службе пути на станции. Мы с бабусей жили в Великополье, в школу я уже третий год не ходила, т.к. незаконно, на площадке военного поезда приехала к маме. Да я не одна была там, человек 10-14 детей так же жили с родителями. Здесь я хочу сказать об отношении к детям, т.е. здоровью государства, в тяжёлые дни войны. Нам прислали учительницу, чтобы заниматься с нами, ведь школы располагались за 25 километров восточнее города и поэтому когда жителей пустили в город, в апреле 1944 года, мы пошли доучиваться каждый в свой класс (а то с 1 по 4 класс мы учились вместе) и не пропустили ещё один год. А сейчас — государство богатеет, а тысячи детей не учатся, болтаются по вокзалам, подвалам. Вот какое здоровье у нынешнего государства?
Папа наш погиб 14 декабря 1943 года, в боях за город Городок, Витебской области. Мама в совершенно
разорённом городе, от дома осталась только часть фундамента, на котором построили мазанку, где мама прожила 40 лет, с тремя детьми. Она работала путевой рабочей, детьми и хозяйством занималась бабуся, очень умная и практичная женщина. Но она в апреле 1946 года умерла. Мама уволилась с работы и стала жить на пенсию на детей и мою стипендию (с 1948 года), на огород и корову. Жили мы очень бедно, недоедали, но сыновья и я выросли хорошими людьми, мама всех нас выучила в техникуме (институты мы кончили уже работая). Игорь стал кандидатом технических наук, доцентом, изобретателем, Лёва дошёл до
должности заместителя директора завода, я до заместителя по кадрам, была семь лет секретарём парткома. У нас на улице вернулся с войны только один отец, остальные погибли. Остались вдовы с сыновьями, и никто не сделал такой карьеры как мы. Потом соседки завидовали маме, говорили, что тебе Тоня повезло с детьми, а то, что она решилась жить впроголодь, но сыновей держать под контролем, не пускать на улицу свободно.
А ведь она была ещё молодой (37 лет) и красивой женщиной, а надеть нечего, ведь если, что и покупалось то для меня (16 лет), а она донашивала после меня, Я бы на такое была бы не готова. Если на том свете мама встретилась с отцом, она могла гордо отчитаться перед ним – детей спасла от голода и болезней, вырастила и выучила.

Особая благодарность Людмиле Аникиевой,
которая прислала воспоминания своей тёти